О ВРЕМЕНИ
Корреспондент: В чем, на ваш взгляд, особенности нашего времени?
– Сейчас, к сожалению, можно сказать, что нами потеряно очень и очень многое. У народа были стремления и надежды на лучшую жизнь, но произошел “демократический” переворот, и как результат всего этого – нравственное и материальное ограбление народа кучкой людей без совести и понятия об Отечестве. Разложение русского народа продолжается. И сейчас очень остро стоит вопрос о спасении России, о спасении семьи. Трудность в том, что во время войны, к примеру, мы знали четко, что есть внешний враг, против которого надо воевать. А сейчас? Наши же депутаты, наше правительство делают все, чтобы предать нас Америке, сделать из нас “сырьевой придаток”. Курение, алкоголизм, наркотики, пропаганда насилия и порнографии в книгах, по всем каналам телевидения. Надежда только на то, что наш народ терпит, терпит, а потом осознает все это, возьмет дубину и расшвыряет всех “благодетелей”.
Корр.: Что вы вкладываете в понятие “лучшая жизнь”?
– Это хотя бы не голодная жизнь: когда человек имеет возможность не думать о завтрашнем дне, зная, что его семья будет сыта, дети смогут учиться, а он сам способен делать что-то полезное для семьи, близких, своей Родины. Духовно-нравственная сторона этого вопроса заключается в том, чтобы в силу своих возможностей делать людям добро.
Корр.: Разделяете ли вы понятия “русский” и “православный” человек?
– Для меня это всегда было одно целое. Если он действительно русский человек, то дух православия в нем присутствует всегда, независимо от того, говорит ли он, что верит в Бога, или нет. Что нужно “делать людям добро”, русский человек знает с малолетства. В том, что нам сейчас пытаются внедрить с Запада, этого нет.
Корр.: На Западе много добрых людей, настоящих подвижников...
– Мне приходилось быть за рубежом много раз. Там отношения между людьми совсем не такие, как у нас. Нет простоты человеческих, доброжелательных отношений. Каждый сам по себе.
Однажды к нам в Ленинград приехал известный кардиохирург, не буду называть имени. Жил он здесь несколько недель, и в свободное от работы время мы с супругой частенько приглашали его к себе. Мы показывали ему достопримечательности Ленинграда, ездили в Царское Село, Петродворец, на дачу в Комарово, водили в театры – он стал для нас другом семьи. Когда же вскоре я приехал за рубеж в его клинику, то был очень удивлен встречей с его стороны. Он любезно пригласил меня в гости и даже угостил чаем. Но даже не спросил, как я устроился, и все три месяца моего там пребывания мы встречались на его операциях, обменивались несколькими любезностями при встречах – и только. Этот пример я привел не в качестве того, что я был обижен и т.д. Такой уровень общения за рубежом – это норма, так принято. Открытость русской души там воспринимается с опаской, как отклонение от правил. И это почти везде.
О РАБОТЕ
Корр.: Существуют ли в хирургии более важные операции, менее важные?
– В хирургии не может быть пустяков. Малейшая ошибка в нашей профессии может закончиться трагически. Казалось бы, чего проще: операция по удалению аппендицита. Но вот случай: аппендицит удален, впереди у одного хирурга было еще несколько операций. “Ну, что ты там медлишь, – это он операционной сестре, – давай будем завязывать!” А шелковая нитка куда-то запропастилась, под рукой оказался кетчут (искусственная нить, которая через определенное время после операции рассасывается в организме пациента, – ред.). Перевязали. Через некоторое время все рассосалось, и пошло заражение в брюшной полости. Перитонит. У хирурга ошибка на миллиметр – и все может кончиться трагически.
Корр.: Важно ли для вас наладить до операции психологический контакт с пациентом?
– Конечно. Возьмем, например, Амосова. Он хороший хирург, новатор. Но он говорит: “Я стараюсь не привыкать к больному, потому что если больной умрет, то я буду переживать”. Я же придерживаюсь другого мнения: надо полюбить больного, и тогда будешь бороться за его жизнь, как за жизнь близкого тебе человека. Мне приходилось оперировать и маму свою, и сестру, и многих близких. Мне говорили, что когда я буду оперировать родных, то, мол, не будет точности в руках. У меня наоборот. Полюбив человека, я буду бороться за его жизнь до последнего. Бывало, что, казалось бы, все: уже ничем не поможешь. Нет, надо сделать сверх этого, сделать через “не могу” так, чтобы человек остался жив. Врач должен быть добрым, и тогда он быстрее поймет больного.
Корр.: Вопрос как врачу со стажем: что такое душа человека, и где в человеке она может находиться?
– Я думаю, что этого никто не может сказать. Что такое мысль? Функция мозга? Но какой орган в мозгу отвечает за мыслительный процесс? Нет ответа. Но мысль-то есть, человек думает! То же самое и душа.
Корр.: Есть ли разница в том, как переносят болезни верующие люди и неверующие?
– Вы знаете, с верующими людьми легче иметь дело. Верующий человек надеется на Бога. Спокойнее переносит боль и то, что может умереть. “Что ж, значит, так угодно Богу!” И когда человек внутренне спокоен, то и операция чаще всего проходит успешнее.
Корр.: Как вы думаете, ваши выздоровевшие пациенты молятся за вас?
– Об этом не говорят. Хотя, знаете, я многих спас от смерти. Это не преувеличение. Спас тех, от которых все уже отказались: “Что с ним возиться, все равно безполезно”. А я боролся до последней минуты. Двадцать лет назад я делал операцию одной женщине, и когда я недавно встретил ее, она сказала, что до сих пор молится за меня. Наверное, я потому и живу так долго, что люди молятся за меня.
О СЕБЕ
Корр.: Каковы ваши взаимоотношения с Церковью?
– Моя мама была человеком верующим и нас приучала к этому. Мы с детства постились, ходили в церковь, исповедывались и причащались. Старший брат даже пел на клиросе. Во время советской власти мы были вынуждены скрывать свою веру, но в наших душах Бог был всегда. По мере сил я старался не грешить, делать людям добро. Сейчас я хожу в монастырь на Карповке, исповедуюсь, причащаюсь, посты с супругой соблюдаем. Матушка игуменья в этом монастыре – это наш бывший научный сотрудник. И если вернуться к постам, то как хирург, с медицинской точки зрения, могу сказать, что это очень благодатное для организма время. Мы освобождаемся от жирного, мясного, которое трудно переваривается, освобождаемся от шлаков. Посты существуют тысячелетиями и соответствуют всем современным медицинским установкам.
Корр.: Федор Григорьевич, вы чувствуете груз своих лет? Я встречал людей, которые гораздо моложе вас, но которым жить нечем, они живут как бы по инерции. Чем живете вы?
– У меня этого нет. Я продолжаю работать, консультировать, руководить кафедрой, много пишу. Но не издают. Почти вся наша печать в руках нерусских людей. Когда я написал свою первую книгу “Сердце хирурга”, то ее нигде не принимали. В одном издательстве написали разгромную рецензию на девять страниц: “Данную рукопись невозможно не только печатать, но там и редактировать-то нечего!” Потом я узнал, что в каком-то издательстве работает главным редактором русский человек. Через три недели он мне прислал восторженное письмо: “Каждый, кто прочтет вашу книгу, будет вашим другом и братом!” Но над ним стоял еще директор, и только через год, пройдя множество купюр, редакторскую “правку”, моя книга в урезанном виде нашла своего читателя. Пришло более 5000 восторженных корреспонденций изо всех уголков России, из Болгарии, Македонии, Чехословакии. С каждой моей книгой эта история повторяется. Не любит “власть предержащая”, когда говорят правду о том, что русский народ сознательно спаивается и развращается. Но говорить и писать об этом необходимо.
Корр.: Сколько лет должен и может жить человек?
– Люди умирают раньше положенного им срока. Вслушайтесь: “чело – век” – само слово говорит о том, что человеку дан для жизни век. Прежде старики жили по сто лет. Были, конечно, небольшие колебания в ту или иную сторону – это тоже естественно. Сейчас люди умирают раньше времени от болезней, от дурных привычек, от несоблюдения самых элементарных правил. Привыкли поесть – и очень хорошо, и очень много. Но, к примеру, возьмите православных старцев. Они живут очень скромно, зная меру во всех отношениях. И главное то, что они делают добро людям. И их Господь бережет. А злодей? Как бы хорошо он ни жил, его совесть гложет, ему нет покоя. И такие люди долго не живут. Делай добро человеку, и оно вернется к тебе. Сделаешь зло – настигнет расплата.
Беседовал И.ВЯЗОВСКИЙ
|
;
