«Россия, - писал Жуковский, - потеряла Пушкина в ту минуту, когда гений его, созревший в опытах жизни, размышлением и наукою, готовился действовать полною силою. Потеря невозвратная и ничем не вознаградимая».

Пушкин погиб, встав на защиту чистоты своего очага (о дуэли у нас писали разночинцы, а ведь для дворянина естественно дом свой защищать с оружием в руках). Но Господь не попустил ему победить. Железом и пролитием крови зла не истребить.

Пушкин умер через 45 часов после выстрела. И эти часы были отпущены Пушкину для покаяния.

Умирал поэт в сильных физических муках. Так Господь очищает людей от грехов здесь, в земной жизни. Духовно он все возвышался. Просил позвать священника. Не какого-то маститого, а «первого, ближайшего». Послали за отцом Петром из Конюшенной церкви. Священник не заставил себя долго ждать. Исповедал, причастил, вышел к друзьям Пушкина, по словам дочери Карамзина княгини Мещерской, потрясенный, со словами: «Я стар, мне уже недолго жить, на что мне обманывать. Вы можете мне не поверить, но я скажу, что я самому себе желаю такого конца, какой он имел».

Иногда страдания отступали, он впадал в забытье. За несколько минут до смерти схватил руку врача Владимира Даля:

«Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, - ну, пойдем!»

Последнего его вздоха Даль не расслышал. Но лицо умершего стало вдруг спокойным, торжественным. Жуковский писал, что это выражение бывало у Пушкина и прежде, но никогда - в такой чистоте.

Пушкин отошел ко Господу в мире. Он простил своего убийцу. И не случайно, наверное, Александр Сергеевич похоронен в Святогорском монастыре, куда, находясь в ссылке в Михайловском, он еженедельно ходил молиться.