«Пререкаемым знамением» крест остается до сих пор. Нецерковные люди высокомерно обвиняют православных в пережитках язычества: мол, поклоняются предмету, фетишу. Люди, увлекающиеся изотерикой — а их среди нас немало — считают крест чем-то вроде амулета «от сглаза», и нередко приходится видеть у них на шее, рядом с крестом, всякие обереги, знаки зодиака и тому подобное. Считающие себя атеистами — заново открывают Америку, твердя о том, что, мол, под знаком креста из века в век злые церковники творили крестовые походы, аутодафе, анафематствования науки и культуры и прочие мракобесия. Высоколобые ученые в тиши кабинетов пишут многотомные исследования о формах крестов древнеегипетских, о солярной символике и о начертании иудейской буквы «тав»…
Ну, а для нас-то, имеющих высокое поползновение считать себя христианами, чадами Церкви Христовой, что значит крест? Просто знак «партийной принадлежности», по которому можно опознать «своих»? Но Церковь ведь — не партия, не общественная организация, Церковь — совсем иное… Да и многие, увы, из тех, кто сегодня носит крест, христианами называются скорее номинально. Дорогу в храм — поставить свечку «на удачу», попросить отпеть бабушку, приобрести «заветную» иконку для автомобиля — они вроде бы и знают, но спроси их, о чем говорится в Символе веры, что написано в Евангелиях, давно ли они причащались и как вообще относятся ко Христу — такое порой услышишь, что лучше бы и не спрашивать!.. (Конечно, причины этого бывают разные, как и сами эти люди — разные, и не нам их судить, тем более, что во многом в их несоединении со Христом виноваты и мы, — как часто, глядя на нас, люди не видят Христа, как часто из наших уст звучит что угодно, только не живая проповедь Евангелия…).
Тогда — что же для нас крест? Защита? Да — и защита. Очень простая вещь, о которой мы, немощные, страшливые, маловерные, постоянно забываем в круговерти жизни житейской: видя на нас крест, нечистый дух понимает: этот человек — Христов. И тронь его — Христос заступится, мало не покажется… Конечно, при этом важно, как мы носим крест, в какую сторону направлены наши мысли и чувства, наша воля, наша вера. Крест — знак спасения, принесенного в мир Господом, — но нашим спасением оно может стать только при условии, что мы его хотим, взыскуем, принимаем, делаем для его усвоения хоть что-то, заповеданное Христом и Его Святой Церковью, — пусть неумело, слабо, но искренне и изо всех сил.
И еще крест — знак любви. Любовь сама по себе — знамение пререкаемое. Тот, кто любит — в чем-то отрекается от себя ради любимого, жертвует, прощает, подставляется. Словом, по меркам бытовой логики «мира сего», ведет себя крайне нелогично, а то и скандально, возмутительно… Логика бытовая и логика любви — разные. В основе бытовой — торчит самому себе очевидное «я», такое, казалось бы, неоспоримое… Настоять на своем (своей правде, своей силе) во что бы то ни стало! Насильно, но воздействовать на другого — для его же блага, как же иначе! Если бы Бог следовал неуклонно такой логике, Он бы Своей силой воздействовал на человека (а кто же, строго говоря, мог бы ему помешать, Он ведь всемогущ!..). Непутевое блудное дитя, человека, отпавшего от Него, Бог бы пытался вернуть к Себе громом и молниями, наказаниями и прещениями, чудесами и знамениями с высоты Своего непререкаемого авторитета… В конце концов, Он мог бы превратить людей в рабов, в послушных биороботов — ну и что, зато бы были послушны, для их же блага!.. Но Бог поступил иначе — по логике любви. Так чувствует мать, у которой болеет дитя: «Да хоть бы я переболела вместо него!..» И так мать поступает, когда чадо исчезает из дому — выходит за ним в страшную ночь, ищет и ищет его по подворотням, подвалам, притонам, жертвует собой ради него — потому что любит…
Так поступил и Бог — пошел за блудным человечеством в страшную ночь греха и смерти, в клоаку мира мирского. И прошел этот человеческий путь — до конца, до смерти, до креста, таков удел любви в мире, лежащем во зле…
Но любовь — умереть не может. И логика любви повела Бога дальше, крест не стал концом всего — произошло Воскресение. А вслед за этим — возможность и для нас воскреснуть, вернуться со стези сиротских мытарств — к любящему Отцу, в родной дом.
|
