№8(80)-2010

Сердце поёт, когда оно любит; оно поёт от любви, которая струится живым потоком из некой таинственной глубины и не иссякает; не иссякает и тогда, когда приходят страдания и муки, когда человека постигает несчастье, или когда близится смерть, или когда злое начало в мире празднует победу за победой и кажется, что сила добра иссякла и что добру суждена гибель. И если сердце всё-таки поёт, тогда человек владеет истинным «счастьем», которое, строго говоря, заслуживает иного, лучшего наименования. Тогда всё остальное в жизни является не столь существенным: тогда солнце не заходит, тогда Божий луч не покидает душу, тогда Царство Божие вступает в земную жизнь, а земная жизнь оказывается освящённою и преображённою. А это означает, что началась новая жизнь и что человек приобщился новому бытию.

Мы все испытали слабый отблеск этого счастья, когда были цельно и нежно влюблены. Но то был в самом деле не более как отсвет его, или слабое предчувствие; а у многих и того менее: лишь отдалённый намёк на предчувствие великой возможности… Конечно, цельно и нежно влюблённое сердце, как это было у Данте, у Петрарки или у Пушкина, чувствует себя захваченным, преисполненным и как бы текущим через край; оно начинает петь, и когда ему это удаётся, то песнь его несёт людям свет и счастье. Но это удаётся только одарённому меньшинству, способному искренно петь из чистого сердца. Обычная земная влюблённость делает сердце страдающим и даже больным, тяжёлым и мутным, часто лишает его чистоты, лёгкости и вдохновения. Душа, страстно взволнованная и опьянённая, не поёт, а безпомощно вздыхает или стонет; она становится алчною и исключительною, требовательною и слепою, завистливою и ревнивою. А поющее сердце, напротив, бывает – благостно и щедро, радостно и прощающе, легко, прозрачно и вдохновенно. Земная влюблённость связывает и прикрепляет, она загоняет сердце в ущелье личных переживаний и настраивает его эгоистически; а настоящая любовь, напротив, освобождает сердце и уводит его в великие объёмы Божьего мира. Земная влюблённость угасает и прекращается в чувственном удовлетворении, здесь она разряжается и разочаровывается, опьянённость проходит, душа отрезвляется, иллюзии рассеиваются и сердце смолкает, не пропев ни единого гимна. Часто, слишком часто, влюблённое сердце вздыхает безплодно, вздыхает и бьётся, жаждет и стонет, льёт слёзы и издаёт вопли – и не разумеет своей судьбы, не понимает, что его счастье обманно, преходяще и скудно, что оно не более чем отблеск настоящего блаженства. И сердце теряет и этот отблеск, не научившись ни пению, ни созерцанию, не испытав ни радости, ни любви, не начав своего просветления и не благословив Божьего мира…

Сердце поёт не от влюблённости, а от любви; и пение его льётся подобно безконечной мелодии, с вечно живым ритмом, в вечно новых гармониях и модуляциях. Сердце приобретает эту способность только тогда, когда оно открывает себе доступ к божественным содержаниям жизни и приводит свою глубину в живую связь с этими не разочаровывающими драгоценностями неба и земли.

Тогда начинается настоящее пение; оно не исчерпывается и не иссякает, потому что течёт из вечно обновляющейся радости. Сердце зрит во всём Божественное, радуется и ноет; и светит из той глубины, где человечески-личное срастается со сверхчеловечески-божественным до неразличимости: ибо Божии лучи пронизывают человека, а человек становится Божиим светильником. Тогда сердце вдыхает любовь из Божиих пространств и само дарит любовь каждому существу, каждой пылинке бытия и даже злому человеку. Тогда в нём струится и пульсирует священная кровь Бытия. Тогда в нём дышит дуновение Божиих уст…

Где-то там, в самой интимной глубине человеческого сердца, дремлет некое духовное око, призванное к созерцанию божественных содержаний земли и неба. Это таинственное око со всей его восприимчивостью и зрячею силою надо будить в человеке в самом раннем, нежном детстве, чтобы оно проснулось от своего первоначального сна, чтобы оно открылось и воззрилось в богозданные пространства бытия со священною и ненасытною жаждою созерцания. Это око, раз пробудившееся и раскрывшееся, подобно обнажённому чувствилищу, которое останется всю жизнь доступным для всего, что таит в себе Божий огонь; оно воспринимает каждую искру живого совершенства, радуется ей, любит её, вступает с ней в живую связь и зовёт человека отдать его личные силы на служение Божьему делу.

Древние греки верили, что у богов есть некий священный напиток, «нектар», и некое божественное кушанье, «амброзия». И вот, в мире есть действительно такое духовное питание, но предназначено оно не для олимпийских богов, а для самих людей... И кто из людей питается им, у того сердце начинает петь.

Тогда сердце поёт при созерцании природы, ибо в ней всё светится и сверкает от этих «искр живого совершенства», как небо в августовскую ночь. Тогда сердце поёт и от соприкосновения с людьми, ибо в каждом из них живёт Божья искра, разгораясь и поборая, призывая, светя, духовно оформляя душу и перекликаясь с другими искрами. Сердце поёт, воспринимая зрелые создания и героические деяния человеческого духа – в искусстве, в познании, в добродетели, в политике, в праве, в труде и в молитве, – ибо каждое такое создание и каждое деяние есть живое осуществление человеком Божией воли и Божьего закона. Но прекраснее всего то пение, которое льётся из человеческого сердца навстречу Господу, Его благости, Его мудрости и Его великолепию. И это пение, полное предчувствия, блаженного созерцания и безмолвного, благодатного трепета, есть начало нового бытия и проявления новой жизни…

Однажды в детстве я увидел, как в солнечном луче играли и блаженствовали земные пылинки – порхали и кружились, исчезали и вновь выплывали, темнели в тени и вновь загорались на солнце; и я понял, что солнце умеет беречь, украшать и радовать каждую пылинку, и моё сердце запело от радости…

В тёплый летний день я лёг однажды в траву и увидел скрытый от обычного глаза мир прекрасных индивидуальностей, чудесный мир света и тени, живого общения и радостного роста; и моё сердце запело, дивуясь и восторгаясь…

Часами я мог сидеть в Крыму у берега таинственного, грозного и прекрасного Чёрного моря и внимать лепету его волн, шороху его камушков, зову его чаек и внезапно водворяющейся тишине… И трепетно благодарил я Бога поющим сердцем…

Однажды мне довелось созерцать любовный танец белого павлина; я стоял и дивился на его тончайший кружевной веер, грациозно раскинутый и напряжённо трепещущий, на это сочетание горделивого изящества и любовного преклонения, на играющую серьёзность его лёгких и энергичных движений; я увидел чистоту, красоту и безгрешность природной любви, – и сердце моё раскрылось в радости и благодарности…

На восходе солнца, в нежном сиянии и глубокой полусонной тишине, вошёл наш корабль в Коринфский канал. В розовом свете спали далёкие цепи гор; крутые берега канала высились, как суровая стража; благоговейно молчали и люди, и птицы, ожидая и надеясь… И вдруг берега впереди расступились и зелёно-млечные адриатические воды, нёсшие нас, хлынули в тёмно-синие недра Эгейского моря – и солнце и вода встретили нас ликованием света. Могу ли я забыть это счастье, когда сердце моё всегда отвечает на него ликующим пением?..

У каждого из нас сердце раскрывается и поёт при виде доверчивой, ласковой и безпомощной улыбки ребёнка. И может ли быть иначе?

Каждый из нас чувствует навёртывающуюся слезу в оке своего сердца, когда видит настоящую человеческую доброту или слышит робкое и нежное пение чужой любви.

Каждый из нас приобщается высшему, сверхземному счастью, когда повинуется голосу своей совести и предаётся её потоку, ибо этот поток уже поёт ликующую мелодию состоявшегося преодоления и потустороннего мира.

Сердце наше поёт, когда мы предаём погребению героя, служившего на земле Божьему делу.

Сердце наше поёт, когда мы созерцаем в живописи подлинную святыню, когда мы сквозь мелодию земной музыки воспринимаем духовный свет и слышим голоса поющих и пророчествующих ангелов.

Сердце наше поёт при виде тайн, чудес и красот Божьего мира, когда мы созерцаем звёздное небо и воспринимаем вселенную как гармоническую совокупность; когда человеческая история являет нам сокровенную тайну Провидения и мы зрим шествие Господа через века испытаний, труда, страданий и вдохновения, когда мы присутствуем при победе великого и правого дела…

Сердце наше всегда поёт во время цельной и вдохновенной молитвы…

А если нам сверх того даётся возможность в меру любви участвовать в событиях мира и воздействовать на них, то счастье нашей жизни может стать полным. Ибо поистине мы можем быть уверены, что в развитии этого мира ничто не проходит безследно, ничто не теряется и не исчезает: ни одно слово, ни одна улыбка, ни один вздох… Кто хоть раз доставил другому радость сердца, тот улучшил тем самым весь мир; а кто умеет любить и радовать людей, тот становится художником жизни. Каждый божественный миг жизни, каждый звук поющего сердца влияет на мировую историю больше, чем те «великие» события хозяйства и политики, которые совершаются в плоском и жестоком плане земного существования и назначение которых нередко состоит в том, чтобы люди поняли их пошлость и обречённость…

Нам надо увидеть, и признать, и убедиться в том, что именно божественные мгновения жизни составляют истинную субстанцию мира; и что человек с поющим сердцем есть остров Божий – Его маяк, Его посредник.

Итак, на земле есть только одно истинное счастье, и это счастье есть блаженство любящего и поющего сердца: ибо оно уже прижизненно врастает в духовную субстанцию мира и участвует в Царстве Божием.

Иван Ильин
Из книги «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний».