|
Однажды меня задержали на работе по совсем неважному делу. В душе я роптала и досадовала, но уйти не могла. Было уже около девяти часов вечера, когда я торопливо возвращалась домой.
Сильный порывистый ветер поднимал с земли и мел с крыш колючую снежную пыль, гудел в проемах домов и, завывая в подворотнях, заставлял останавливаться, чтобы перевести дыхание.
Наш переулок кривой, в нем всегда сквозит, но в этот вьюжный вечер в нем особенно было тяжело. Еще только войдя в него и не дойдя до поворота, сквозь гудение ветра я услышала не то какой-то вой, не то отчаянные вопли. Завернув за угол, я увидела вдали, в конце переулка какую-то фигуру, движущуюся мне навстречу. Человек, как и я, шел посредине мостовой, которую слабо освещали подвешенные над нею лампочки. Ветер неистово их раскачивал, и поэтому казалось, что приближающаяся фигура движется в каком-то фантастическом танце, то увеличиваясь, то уменьшаясь.
Вокруг – ни души, переулок словно вымер, только снежный вихрь, гудение метели и этот за душу хватающий вой, который с каждым шагом становился все явственней и отчаянней. Невольно делалось жутко. Почти у моего дома мы поравнялись: то был мужик лет пятидесяти, в крестьянском сермяжном балахоне нараспашку, шапка надвинута на глаза, а на заиндевевшей бороде висели сосульки. В одной руке у него была тряпка, которой он утирал глаза, а другую он все время вскидывал. Мужик отчаянно рыдал.
Я невольно остановила его: «Скажи, что у тебя случилось, почему ты так отчаянно плачешь?» Мужик на секунду умолк, а потом, махнув рукой, вновь взвыл и хотел идти. Я крепко ухватила его за рукав: «Да подожди же! Скажи, какая у тебя беда, может быть, еще можно помочь?» – С трудом, сквозь всхлипывания, он произнес: «Обо-кра-ли... Транзитный билет... теперь я пропал...»
Не выпуская его рукава, я заставила сказать, куда он едет и сколько стоит билет. Оказалось, едет он из ссылки на родину, пересадка в Москве, а поезд около полуночи. Все, что было у меня, оказалось немногим более стоимости билета, я протянула ему: «Ну вот, видишь, на билет хватит и на хлебушек, прячь и беги скорее, успеешь!» Не беря деньги, мужик остолбенело смотрел на них, потом на меня, потом куда-то поверх меня, так что я невольно оглянулась и вдруг лицо его озарилось какой-то изумленной, детской радостью. Сдернув шапку, он повалился на колени и, истово крестясь, восторженно тихо заголосил: «Царица Небесная, Матушка, Заступница... услышала... услышала...» – целый поток умилительных имен обращал он к Всемилостивой, в удивленном восторге лепеча: «Услышала... услышала... » Не отдавая себе отчета в том, что происходит, я стала трясти его за плечо: «Что ты, что ты? Вставай скорее, тебе спешить надо, шапку-то надень, вставай же!»
Казалось, он ничего не слышит, про все забыл, а я продолжала трясти его за плечо и только твердила: «Опоздать можешь». Наконец он вскочил на ноги и уставился на меня как бы во сне. Зажав в кулаке пятак на трамвай, он неотрывно глядел на меня, а я втолковывала ему, где находится остановка трамвая, на какой номер нужно садиться, чтобы побыстрее доехать до вокзала, и не могла понять, слышит ли он меня, пока наконец он не кивнул головой – значит, понял. Он что-то хотел мне сказать, но я не дала ему говорить: «Беги, беги скорее», – и подтолкнула его, и он побежал.
Дважды он оборачивался и, падая на колени, кланялся, а я стояла, как прикованная к месту, и торопила его рукой, пока он не скрылся за углом.
Метель заметала следы, но я не чувствовала ни мороза, ни ветра. Какая-то необыкновенная тишина наполнила все мое существо и не оставляла меня многие часы. Эта тишина помогла мне понять то, чему я только что была свидетельницей. Затерявшийся в огромном, холодном городе, этот поруганный людьми человек, в своей крайней беде, взывал только к Ней – Заступнице и Утешению всех скорбящих, к Ней простирал свои безпомощные натруженные руки и отчаянным плачем молил о помощи...
Ее, Царицу Небесную, он видел, Ей метал поклоны, Ее в умиленном восторге благодарил, и за его глубокую веру и горячую молитву Она не только услыхала, но и явила ему Себя. Мне же было даровано счастье стать орудием и свидетельницей Ее Материнской Любви.
Инокиня Мария (в миру Ольга Николаевна Вышеславцева)
|
